Голоса

 

- Я постоянно слышу в своей голове голоса.

 

Иногда так бывает, что вместо психиатра люди идут к психологу. Одни не понимают разницы, другие надеются, что ничего серьёзного, третьи заходят издалека и перепроверяют свои сомнения, ориентируясь на реакцию психолога. Когда мне звонят новые клиенты, чтоб записаться на приём, я обычно спрашиваю, с чем человек обращается (чтобы не браться за те проблемы, с которыми я не работаю и не тратить понапрасну своё и чужое время), но бывает, что на встрече слышу новую версию.

 

Похоже, что и сейчас такой случай. Ну что же - у меня заготовлен список русскоязычных психиатров, если это важно для клиента, и я постараюсь убедить его не откладывать визит к врачу. Голоса, да ещё постоянно, конечно же, это веская причина.

 

- Нет, Вы меня неправильно поняли! - клиент прерывает меня на полуслове.

- Это не такие голоса, как при галлюцинации, я догадался, о чём Вы подумали. Это я сам думаю разными голосами. От их имени.  Представляю, что бы они  мне сказали. А так я здоров.

 

Ещё непонятнее. Считает, что здоров, но думает разными голосами. Это как, это что? И как я могу тут помочь, чем?

 

- Устал так жить, надоело вести с собой бесконечные споры. Каждое решение даётся с трудом, ни в чём не уверен. Хочу разобраться с собой, хочу измениться, стать уверенным, повысить самооценку.

 

Это знакомый запрос. Голоса меня всё ещё настораживают, но посмотрим. Заключаем контракт на десять встреч, с тем,чтоб потом подвести итоги и решить, стоит ли продолжать дальше.

 

Клиент ("можете звать меня просто Женя") впервые обратился к психотерапевту, но теоретически прекрасно подкован. Знает о контракте, запросе, разнице между психологом и психиатром, инсайтах и преконтакте, функции селф и экзистенциальном подходе. Он говорит, поясняя степень своей осведомлённости, а я начинаю впадать в транс. Слова льются и льются, усыпляют, обволакивают, теряя смысл и суть, превращаясь в звуки... Стоп!

 

- Женя! Вы читаете мне лекцию, я Вас слушаю. Как Вы думаете, в чём моя задача? За что Вы собираетесь платить мне деньги?

 

Женя немного обескуражен, но не сильно. Он преподаватель в университете, он читает лекции студентам и говорить может часами.

 

- Говорите тогда Вы, а я послушаю, - быстро перестраивается он.

 

Начинаю рассказывать ему, что и как может происходить на терапии - и осекаюсь. Женя меня не слушает. Вернее, слушает, и даже наверняка сможет повторить, но мои слова никак не отзываются у него, не вызывают ни интереса, ни согласия, ни протеста.

 

Вот такой у нас контакт намечается. Один говорит, второй отдыхает. Разговоры о том, что могло бы быть, если бы мы встретились и по-настоящему увидели и услышали друг друга.

 

Ну что же, будем искать встречи.

 

А что же голоса?

 

А голоса это мама и бабушка, которые Женю растили и воспитывали. Папа тоже был, и его тоже воспитывали, но он воспитывался как-то вскользь, по касательной - то получит грант на исследование и уедет надолго в другую страну, то пригласят читать лекции в каком-нибудь далёком университете, то дома надо готовить аспирантов, и свои труды много времени требуют. А Женя маленький, не такой занятой, как папа, и на его долю приходилось много воспитания. Мама была прогрессивная, она хотела, чтоб Женя вырос свободным и думающим человеком, далёким от плебейских интересов.

Поэтому мальчик с раннего детства читал серьёзную литературу - естественно-научную, публицистическую, историческую. Ничего, что многое непонятно, душа всё равно развивается, усваивает, говорила мама. Никаких Карлсонов и Незнаек, мультиков и раскрасок. Чуковский - бред, что это за идеи такие - "и дать ему в награду сто бочек мармеладу"? Что за рифмы? Есть Бальмонт, есть Тютчев, есть Анненский!

 

А хотелось приключений Буратино, историй про Урфина Джюса и его деревянных солдатов, хотелось весёлых рифм "и из каждого двора слышно громкое "ура!" Как ровесники жениных родителей в молодости тайком читали диссидентскую литературу, так он в младших классах втихаря зачитывался Заходером, Успенским, Маршаком и поразившим его с первых строк и полюбившимся Чуковским. Читал в гостях у одноклассников, в школьной библиотеке, в читальном зале городской библиотеки (мама считала, что ему нужно учиться работать самостоятельно, во взрослых условиях, и записала его туда, чтобы читал научные журналы).

 

Это была тайная жизнь. Сейчас Женя смеётся - надо же, втихаря читать сказки! Подпольщик! Но приходилось скрывать, мама бы не одобрила такого чтения и была бы сильно разочарована. "Ты должен учиться мыслить оригинально!" - говорила она. А как - не поясняла...

 

Бабушка была проще. Честно говоря, и мама не была особо сложной, как Женя сейчас понимает. Она не любила говорить о своём образовании, о работе тоже (кажется, это было какое-то проектное бюро, Женя долгое время думал, что мама работает там Главным Изобретателем, но потом оказалось, что чертёжником). Бабушкина же задача была Следить за Порядком и Чистотой. В младшем возрасте это было проще - умылся, причесался, обувь поставил ровно, и хорошо. В старшем стало труднее - бабушкино представление о порядке шло вразрез с молодежной модой, любимые ею белые рубашки, застёгнутые на верхнюю пуговку не котировались среди одноклассников. Приходилось опять вести двойную жизнь.

 

Окончание школы и поступление в университет ничего не изменило. Бабушка требовала аккуратности и послушания, мама - успехов и оригинальности, Женя привычно приспосабливался, энергично кивал в нужных местах, носил в рюкзаке сменную одежду (для универа и для бабушки), учиться было легко, привычка к двойной жизни, как ни странно, в этом оказалась полезной - расширила горизонты и научила смотреть на ситуации с разных сторон. С однокашниками отношения были ровные, но неглубокие - Женя не был интересен им, а они - Жене. Ему были интересны жившие в прошлом веке детские поэты.

 

Интерес удачно перерос в профессию, профессия привела Женю в другую страну. Потом было ещё несколько переездов, карьера складывалась удачно, Женя стал специалистом в своей области.

 

И в чём же проблема, - спросите вы. Где же голоса?

Об этом спрашивала и я.

 

- Подождите, - просил Женя. Я ещё не всё о себе рассказал.

 

И он продолжал рассказывать. Правда, не совсем мне, а несколько левее, фикусу в углу моего кабинета. Фикус слушал молча, я иногда задавала уточняющие вопросы, но чаще тоже молча внимала. Изредка Женя бросал в мою сторону быстрый настороженный взгляд, и убедившись, что я слушаю, опять обращался к фикусу. Так прошла осень. Десять встреч давно миновали, я пыталась подвести итоги, но Женя отмахнулся:

- Процесс идёт, Вы меня слушаете, меня всё устраивает.

 

Финляндия считается холодной  зимней страной, но зима в Хельсинки обычно начинается довольно поздно - ноябрь и декабрь тёмные, мрачные, но малоснежные и не морозные.

 

В первый день зимы, тусклый и дождливый, Женя пришёл на сессию с опозданием и расстроенный. Долго топтался у двери, доставал из рюкзака и развешивал на вешалку какие-то одёжки. А сев, наконец, в кресло, горестно воскликнул: Ну вот! Что я Вам говорил!

 

Говорил он мне много чего и я замешкалась с ответом. Но Женя сам объяснил:

 

- Я сегодня час потратил на спор с самим собой - надевать ли шапку и тёплый шарф. Для нормального человека тут нет проблемы, я понимаю. Холодно - надеваю, тепло - снимаю. А у меня начинается борьба. Мне-то и так хорошо, без шапки. А бабушка в моей голове начинает ругаться и пугать менингитом. А я ей начинаю объяснять, что менингит - инфекционное заболевание и шапка тут не при чём. Но сам начинаю сомневаться - а вдруг мне будет холодно? А вдруг заболею? И тут же хочется назло ей пойти без шапки... Так час и проходит.

 

И споры не только из-за шапки, как выяснилось. Как одеться, что съесть, что купить в дом - простые, казалось бы вопросы вызывают кучу сомнений и внутренних диалогов.

 

Непростые тоже вызывают - только тут в спор вступает мама. "Я как будто права не имею заниматься своим делом", - говорит он. "Так и слышу, как она меня критикует".

 

- В реале или в голове? - уточняю я.

- Конечно, в голове. На самом деле мы уже на эту тему давно не говорим.

Поначалу она не одобряла моего выбора специальности, а потом перестала говорить. Но я-то знаю, что она недовольна!

 

Ну вот с этого зимнего дня у нас и началась терапевтическая работа. Женя теперь чаще обращался ко мне, чем к фикусу, хотя в особо напряжённые моменты разговора, когда ему казалось, что я его не одобряю, могу отругать или раскритиковать, фикус опять выступал в роли главного слушателя. Мы много говорили и об этом - о страхе непринятия, который мешает установить личные отношения, о самооценке, которая оказалась не само-, а мамо- оценкой. О том, по каким признакам он решает, что я его критикую. О том, как это выглядит для меня и что я думаю. Женя учился спрашивать и сверять свои выводы с моими. Замечать свой страх и распознавать, что за ним стоит. Конфронтировать со мной, спорить, не соглашаться, и при этом оставаться в контакте, в хороших отношениях. Узнавать свои собственные потребности. Доверять себе, признавать свой путь и свой интерес в жизни.

 

Мы разговаривали, иногда спорили, иногда грустили о неидеальности мира. Иногда играли с игрушками, это была "неправильная терапия", как сказал сперва Женя. "Я же не ребёнок". Ему было трудно начать, тяжело включиться в игру, вспомнить, как это делается, игрушки нарушали порядок в кабинете, и дело было несерьёзное, и наверняка мама и бабушка не одобрили бы, но вот Корней Чуковский, и Льюис Кэрролл, и Туве Янссон, да и я за компанию с великими - о да! "И дать ему в награду сто фунтов винограду"... Звери разгуливали по кабинету ..."И из каждого двора слышно громкое "ура!"

 

Иногда он приходил в шапке, иногда с непокрытой головой. Рассказывал, что шапка стала для него символом внутренней свободы - "я могу надеть её тогда, когда мне самому это нужно".

 

Постепенно голоса в голове утихали. Женя учился доверять себе и полагаться на своё мнение. Иногда оно совпадало с маминым или бабушкиным, иногда - нет, но это было его собственное решение, собственный выбор. И как-то незаметно наладились отношения с мамой (оказывается, бабушка умерла несколько лет назад, а с мамой он практически не общался последние годы). Стало возможным позвонить ей, послушать жалобы на здоровье и рассказы о делах, рассказать что-то о себе - и всё это без страха и ожидания подвоха, критики или обвинения. Иногда мама и впрямь высказывала неодобрение, это было неприятно, но не разрушало.

 

Пришёл май, и наконец наступила весна. Женя пришёл в модной шляпе, красивый и гордый. Он немного смущался - "Хочу завершить терапию, но боюсь, что Вы обидитесь" - сообщил он фикусу, а потом и мне. Фикус не обиделся. Я тоже.

 

2014